— И что мы будем с ней делать? — рыжий недоуменно сморщил лоб. — Там такой тюк здоровенный, нам даже вдвоем не поднять…

— Ну та как маленький, — хохотнул я. — Отдадим Бесу, нужно же чем-то поблагодарить его за наши будущие костюмы.

— А ему зачем? Он же из кожи шьет… — Бельфегор мелко-мелко заморгал глазами.

— Отнесет своим друзьям-толкиенистам, и будет у них много бархатных камзолов, — усмехнулся я. — Ты что, не видел, в какое позорище они там заворачиваются? А тут — настоящий бархат. Еще и с историей.

— Ааа! — глаза Бельфегора радостно просияли. — Дошло! Точно! Тетя Люба, заберем мы кулису!

— Может, все-таки чайку попьете, ребятишки? — снова завела свою тему тетя Люба.

— Нет-нет, нам надо работать, пока задор не растеряли! — отмахнулся Бельфегор. Мне, если честно, стало немного даже жаль пожилую вахтершу, которой явно было скучно тут без общества. Но наш рыжий клавишник, увидев на моем лице сочувственное выражение, ухватил меня за рукав и потащил как на буксире по темному коридору куда-то вглубь театра.

— Даже не думай! — прошептал он. — Если согласимся, полночи будем выслушивать истории про ее актерское прошлое! Она тут всю жизнь проработала, потом когда на пенсию выпнули, вахтершей вернулась. В ночную перевели, чтобы она всех сплетнями не ссорила. Та еще интригантка, прямо миледи!

— Вы извините за беспокойство, — вежливо сказал Иван, проходя мимо вахтерши. — Шуметь мы не будем.

— Да шумите уж, кто вас тут услышит? — саркастично усмехнулась тетя Люба. — Можете хоть на ушах стоять…

Она обиженно вернулась в свой закуток, а мы устремились в подвал, к студии звукозаписи.

Раньше мне в таких местах бывать не случалось, только в кино видел. Комната была поделена пополам. За толстым стеклом в деревянной раме — место для музыкантов. С этой стороны — пульт с множеством каких-то регуляторов и бегунков и большой кожаный диван, видимо, для группы поддержки. Стены окрашены в траурный черный, отчего помещение кажется совсем маленьким.

Мы с Евой и Иваном устроились на диване, чтобы не путаться под ногами моих деловито возящихся со штекерами и проводами музыкантов.

— А звуковика с нами сегодня не будет разве? — спросил Астарот, настраивая под себя стойку микрофона.

— Я настрою! — заверил Бельфегор.

— Блин, лажа какая-то… — пробурчал Бегемот. — Проверь там на пульте, ударные нормально слышно?

— А это чье-то? Может убрать, а то случайно наступим еще…

Я приобнял Еву.

— Ну как, тебе не скучно? — спросил я шепотом.

— Нет, — она покачала головой. — Я даже не знала, что здесь есть студия, еще и такая продвинутая. Ян записывался в «Тряпке». И говорил, что во всем Новокиневске студий всего две. Про эту я не знала даже.

Чуть не спросил, что такое «тряпка». Но вовремя вспомнил, что слышал уже этот термин. Народное название дворца культуры текстильного комбината.

— Интересно так, никогда не была в театре ночью, — сказала Ева. — Я бы тут прогулялась.

— Привидений не боишься? — подмигнул я. — Театр-то старый. Прикинь, зарубили на сцене какую-нибудь актрису настоящим топором вместо бутафорского. И теперь она является в полночь, чтобы…

— Поплакаться? — засмеялась Ева. — Не боюсь.

— Тогда прогуляемся обязательно, — я сжал ее пальцы. — До утра еще полно времени.

Пока ребята настраивались, Бельфегор бегал туда-сюда от пульта к своим клавишам, что-то подкручивая, а Астарот распевался, проверяя качество микрофонов, мы с Иваном успели в общих чертах обсудить его репортаж.

— В общем, заметано, сейчас я немного поснимаю, потом мы в перерыве поболтаем немного, в формате интервью и свободного трепа, а на неделе мы с тобой встретимся и еще раз обсудим все.

— Велиал! — Бельфегор помахал мне от пульта. — Иди сюда! Смотри, я тут все настроил, как надо. Когда махну рукой, нажми на эту кнопку.

— А послушать можно? — спросила Ева.

— Вот наушники, сейчас подключу вторые, — рыжий уверенно воткнул ещ один штекер, поднес громоздкие уши к своей голове, кивнул, сунул их мне и умчался за стекло. Мы с Евой и Иваном встали возле пульта. Одну пару наушников я отдал журналисту, вторую мы с Евой поделили напополам.

Бельфегор дал отмашку, и они заиграли.

Черт, а волнующе-то как! Песню написал Кирюха, студию нам устроила мама Бельфегора, аранжировку ребята собрали, можно сказать, на коленке. А у меня коленки подрагивают от причастности. Это же я весь этот движ затеял! Никогда не имел отношения к творческим профессиям, и вот сейчас на моих, можно сказать, глазах, рождалось… творение.

Песня про монаха в исполнении Астарота зазвучала иначе. Появился драматический надрыв, какой-то даже пафос, которого у Кирюхи в голосе не было.

— А неплохо… — прошептала Ева. — Я вроде слышала вас на «Рок-провинции», там какие-то другие песни были. А это… Даже хорошо!

— Надеюсь, худсовет рок-клуба разделит твое мнение, — усмехнулся я.

— Девочку на бэк-вокал бы еще поставить, — задумчиво проговорила Ева. — Не хватает чего-то такого… Нежного.

— Да, точняк, — покивал я. — А я-то ломал голову, чего не хватает! Красотки-суккуба в черной коже!

— Эй, я вообще-то про звучание! — фыркнула Ева и толкнула меня локтем в бок.

— Так и я прозвучание, — заверил я. — Ну и про внешний вид самую малость. Это ведь тоже важно…

С записью мы возились часов до шести утра, с перерывом на интервью. Все это время Иван безропотно торчал с нами в студии, и даже на полчасика остался там нажимать на нужные кнопки пока мы с Евой ускользнули побродить по темным закоулкам театрального закулисья. Целовались прямо посреди темной сцены. Крались по темным коридорам на ощупь. Принюхивались к незнакомым запахам. Пыль, нафталин, клей… Наверное, если бы мы попросили тетю Любу провести нам экскурсию, она бы не отказала. И свет бы включила, и поведала массу всяких офигительных историй. Но это было бы не то. И не так бы щекотало нервы.

Утром я поднимался по лестнице с кассетой в кармане, напевая приставший мотив песни про монаха. Счастливый, невыспавшийся и переполненный какими-то совершенно забытыми детскими чувствами. На работу мне сегодня было не надо, выходной. Так что можно было сначала поспать, а потом позвонить Свете и договориться с ней о встрече в рок-клубе.

Интересно, кстати, почему Иван так неожиданно нами заинтересован. Ну, то есть, в принципе, идея сериальных публикаций о пути к успеху может и хороша, конечно. Но чтобы вот так, сидеть всю ночь в студии, слушать, как говнари спорят о том, лажей было звучание или нет. А потом еще и на простые вопросы тупят и мямлят. Ладно, встретимся — обкашляем, как из этого вытянуть что-то интересное. Может и правда стоит что-нибудь про сатанизм ввернуть, пусть любители чертовщины порадуются.

Я вставил ключ в замочную скважину, открыл дверь и прислушался. На кухне шуршал телевизор, мама как раз завтракает. А сестра уже, судя по всему, умотала на уроки.

Заглянул на кухню, поздороваться. Мама подняла глаза от книжки.

— О, привет! — улыбнулась она. — А тебе уже с утра пораньше какая-то поклонница звонила.

— Внезапно, — хмыкнул я. — Как зовут?

— Она не представилась, — мама пожала плечами. — Я ей сказала, что ты обещал быть в восемь, она трубку бросила. Не знаю, может и перезвонит еще. Завтракать будешь? Там есть колбаса и сыр, и творога я вчера купила, как ты просил. Можешь со сметаной и вареньем намешать. Только малину не трогай, ее у нас мало, на зиму пусть останется, от простуды.

— Спасибо, мам! — я чмокнул ее в щеку. — Мы песню записали новую, хочешь послушать?

— Ой, нет-нет-нет! — засмеялась она. — Я все равно в этой вашей новой музыке ничего не понимаю! Все, пора мне. Я побежала. Зарплату там у тебя в комнате оставила.

Зарплата — это хорошо. Нам как раз надо прикупить много дерматина на плащи и всякой фурнитуры еще… Я открыл холодильник, и тут затрезвонил телефон.

Что ж, интересно, что там за поклонница. Еще одна Лена, чтобы меня окончательно запутать?

Глава 26

— Аллоу, — манерно загворила трубка. — Это Владимир?

— С утра был, ага, — отозвался я. — С кем имею честь?

Пока еще я не настолько продвинулся, чтобы опознать голос, искаженный городским телефоном. Кроме того, девушка явно кривляется. Или подражает кому-то, или просто пытается изобразить голосом что-то другое.

— Ты меня не знаешь, — заявила собеседница. — Но я о тебе знаю все. Я следую за тобой, как тень.

— Оу, так пугающе звучит, — изобразил удивление я и полез в карман за записной книжкой. Разговор с пафосной неадекватной девицей — это совсем